Четыре "если"

Давайте вместе провозгласим начальные строки стихотворения Осипа Мандельштама «Ласточка»:

«Я словно позабыл, что я хотел сказать, Слепая ласточка в чертог теней вернётся, На крыльях срезанных, с прозрачными играть. В беспамятстве ночная песнь поётся.

Не слышно птиц. Бессмертник не цветёт. Прозрачны гривы табуна ночного. В сухой реке пустой челнок плывёт. Среди кузнечиков беспамятствует слово...»

Прочитав первую и вторую строфы стихотворения Мандельштама — что, практически мгновенно, всплывает в вашем сознании, какие именно ассоциации?

1.

Если это только, например, распознанные : плохая память автора, как главная забота и смысл написания стихотворения, и ослепшая ласточка из первой строфы, а из второй строфы вами опознана красота природы, например: ночь, поле, кони и т. п., то это будет означать, что у вас начальный уровень восприятия, или что у вас плоское, поверхностное восприятие, при котором все объёмы впечатлений, которыми богат текст произведения поэзии сводятся к предметным значениям слов и ценность стихотворения определяется количеством встретившихся сходу понятных, лично вам знакомых словосочетаний. Всё незнакомое проглатывается по-быстрому, без аппетита, по принципу: «уж если дали бесплатно подкрепиться, то поем, но не будет мне сытно, не обнаружу в миске «мяса содержания», не обессудьте, благодарности не будет!». «Поем» побеждает «поём».

2.

Если это попытка выстроить историю, зафиксировав «забывчивость автора», как главную тему и «главных действующих лиц» уже в первых двух строфах: сам автор, ласточка, птицы, бессмертник, табун, ещё птицы, кузнечики и т. п., — значит, ваше восприятие — это восприятие прозаического человека, у которого чтение этого стихотворения есть «перекур», краткий отдых от процесса проживания в непрерывной прозе собственной жизни. Прочитал первую и вторую строфу какой-то там (очередной?) поэзии и не обнаружив стройности повествования, не найдя явного «чёткого описания происходящего», не обнаружив «содержания», уже находится на грани потери интереса к тексту, а то и в эпицентре зарождающейся в душе враждебности, читая, скорее по инерции, чем увлечённо, с трудом воспринимая «странные», «бесполезные», «беспомощные» строки и словосочетания странного стихотворения.

3.

Если вы, прочитав первую и вторую строфы, почувствовали некое свойство зарождающегося в стихотворении мира, если вы погрузились в состояние мира созданное в вас поэтом, например, состояние тишины, безмолвия, значит, у вас, как минимум, имеется в наличии поэтическое восприятие, точнее говоря, у вас минимум поэтического восприятия, такого, которое, не акцентируясь на предметных значениях слов, практически мгновенно суммировало их, обнаружило «красную нить» или подспудный смысл происходящего в стихотворении и погрузилось в «терпкий аромат чужестранных специй», параллельно узнавая и фиксируя его конкретные источники, оставаясь, при этом, в рамках содержания, сохраняя дистанцию между собою и стихотворением, воспринимая стихотворение, как красивую, неведомо зачем и для кого сделанную игрушку, на которую можно какое-то время полюбоваться и потом отложить в сторону и жить дальше, любуясь многочисленными другими словесными игрушками, почти такими же как эта, лишь с другим сочетанием форм и красок.

4.

Если же, мгновенно возникшее в вас состояние, например : слепота, тишина, безмолвие — явились для вашего восприятия не финальной, а лишь начальной, отправной точкой, и вы мгновенно ощутили «ключевое», уникальное слово или словосочетание первой и второй строфы, например: «беспамятство», как существительное, как нечто существующее и «беспамятствовать» в качестве глагола, действия, невидимого глазу «движения самой жизни», «движения неподвижности», да к тому же, вы параллельно с этим, оценили уместность, уникальность и уместность эпитетов первой и второй строфы, таких как: «слепая ласточка», «чертог теней», «с прозрачными играть», «прозрачные гривы», оксюморон «сухая река», «бессмертник», означающий и название растения, и тайную мечту каждой души человеческой, — и после всего этого — погрузились в состояние: не просто тишины — в состояние непростой тишины — в состояние безмолвия, но не бессловесного и беззвучного безмолвия, а в мир безмолвно вымолвленных речей, звуков, гулов, в мир «множественного состояния поэтической материи», пребывание в коем настолько же условно, эфемерно, незримо, насколько и реально для гражданина поэзии, для «гражданина обратной стороны мироздания»! Мир этот только частично вмещается в «беспамятство строки». Беспамятство — не оболочка, не внутренний контур предела, но состояние выхода — стояние взгляда, стояние ветра, стояние времени — словно, у «движущегося» вагонного окна, напротив, одновременно возникающего, изменяющегося и удаляющегося пейзажа...

Именно в таком состоянии вы готовы для рандеву со третьей и последующими строфами стихотворения. И это значит что ваше восприятие равно восприятию «небесного» подхода к поэзии.

В случае наличия у вас восприятия высшего уровня или четвёртого «если», вам наверняка хватит запаса «беспамятства», сновиденности для постижения происходящего в третьей, и во всех дальнейших строфах, и во всём стихотворении в целом. Например, в момент прочтения третьей строфы, к найденному ключевому «беспамятству», вы автоматически, согласно выработанным ранее навыкам и вашей личной читательской традиции, наверняка присовокупите дополнительный объём впечатлений: с помощью подобранной вами нужной интонации, верно угаданного ритма, верно прочувствованного настроения текста, в котором звучат «беспамятные строки». А к концу провозглашения третьей строфы вы уже, буквально, сроднитесь с желанной метаморфозностью повествования, когда всё свободно перетекает из одного в другое, всем существом своим воспринимая этот, именно этот, главный смысл происходящего — условность, неопределённость, непредсказуемость и какую-то, почти младенческую расслабленность и доверительность, возведённую гением поэта в образ и принцип жизни, который, вероятно, изначально был заложен в человеке, знаком человеку, но утерян со временем, в процессе непрестанной борьбы человечества за выживание. И вы ещё, конечно, оцените то, с какой филигранной, грациозной точностью, с какой изобразительной силою выписана поэтом, например, «замедленность», и то, как искусно беспамятство строки увязано автором с замедленностью. Вы успеете восхититься неожиданностью, нежданностью образов, без потери здравого смысла, без утраты чувства меры.

«В поэзии, в которой всё есть мера и всё исходит от меры и вращается вокруг неё и ради неё...» Осип Мандельштам «Разговор о Данте»

Вас не остановит, уже устаревшая в вас, привычка ожидать от прочитанного текста или отрезка мгновенной ясности содержания, вы также не будете «цепляться» к словам, пытаясь вытрясти из них «всю душу» — их предметные значения. Всё это уже в прошлом, раз ваше восприятие находится на уровне четвёртого «если».

Но главное: вы уже научились САМОМУ СЛОЖНОМУ В ЧИТАТЕЛЬСКОМ ДЕЛЕ: практически сходу отличать оригинальность, волшебную завораживающую необыкновенность языка поэзии, «потустороннюю образность», развивающую воображение читателя — от образности штампованной, от коверкающего воображение читателей нагромождения слов, связанных друг с другом либо короткой удавкой клише, либо ассоциативным рядом длиною с экватор.