«NEGATIVE CAPABILITY»

Что же всё-таки подразумевал Китс в письме братьям от 22 декабря 1817 года под «ОТРИЦАТЕЛЬНОЙ СПОСОБНОСТЬЮ»? Ею, говорит он, в высочайшей степенью обладал Шекспир, но известная мера её необходима всякому поэту. «Тот, кто её наделён – пишет Китс – способен пребывать в неопределённости, тайне, сомнении без того, чтобы нетерпеливо искать фактов и разумных оснований». Всякое ослабление «отрицательной способности» есть ущерб для поэзии. Китс напоминает в письме: «Кольридж, например, нет-нет да и упустит какой-нибудь прекрасный и правдивый образ, почерпнутый им в сокровищнице глубочайших тайн, как раз по неспособности своей удовлетвориться полуправдой». Китс прибавляет, что размышления эти, если их продолжить на целые тома, привели бы, вероятно, только к той истине, что «для великого поэта чувство красоты побеждает всякое другое соображение, или, верней, отметает все соображения». Значение этой мысли очень велико – для понимания поэзии и всего искусства вообще.

Отрицательная Способность – есть умение пребывать в том, что здравому смыслу кажется неясностью и что «Просвещение» объявляет темнотой, в том, что представляется безрассудным и противоречащим логике с точки зрения рассудка и логики, но, быть может, окажется выше рассудка и по ту сторону логики, с точки зрения более общей и высокой, способность эта гораздо более исконна и насущна для поэта, для художника, чем всё то, что можно назвать чувством красоты, чем всё, что связано с Красотой, как отвлечённою идеей, не способной вместить своей противоположенности.

Прежде всякого вкуса и умения выбирать, прежде предписанного Пушкиным «чувства соразмерности и сообразности», художник, в том числе художник слова должен обладать даром созерцать мир и каждую его часть не в аналитической их расчленённости и разъятости, но в первозданной цельности нетронутого бытия, где сложность не мешает простоте и простота в себя включает сложность. Дар этот, конечно, и имеет в виду Китс, когда говорит о своей «Negative Capability», и отрицателен он лишь в отношении отказа от той другой, расчленяющей, научно-технической способности и потребности, от того «negative reaching after fact and reason», что, преступая положенный ему предел, способно лишь умертвить искусство и поэзию. Эту разрушительную силу «трезвого рассудка» Китс почувствовал один из первых, вместе с нашим Баратынским; почувствовал, потому что в его время и вокруг него проявились наглядно заключённые в ней опасности, и по той же причине в отрицаниях пожелал определить – как умение от чего-то отвернуться, чего-то избежать – величайший дар, без которого нет и не может быть поэта.

На самом деле Отрицательная Способность вполне положительна и пользоваться ею отнюдь не значит «удовлетворяться полуправдой»; это значит познавать правду, непознаваемую без её помощи. Да, и в мышлении Шекспира, например, не отсутствует вполне элемент логический, дискурсивный, хотя бы потому, что без этого элемента вообще не может обойтись никакой человеческий язык. Зато, когда Сократ в одной из глав «Федона» говорит о себе, что он мифами не мыслит и мифов не творит – он тем самым, отказываясь от конкретного миросозерцания и выражающего это созерцание конкретного языка, отказывается и от искусства, и потому вполне последовательно именно к нему обращена глубокая жалоба Гиппия: «Ты и твои друзья, с которыми ты привык разговаривать, вы вещей в целом не рассматриваете, но охватываете и толчёте и прекрасное, и все остальные вещи, раздробляя их в речах. Оттого-то от вас и ускользают такие прекрасные и по природе своей цельные тела существ».

Когда Гиппия окончательно победит Сократ, человечество разучится видеть «вещи в целом», и, значит, лишится искусства, как альтернативного (научному методу) пути в будущее; человечество перестанет испытывать нужду в искусстве. Не это ли происходит в нашей современности?

Несомненно, с другой стороны, что развитие расчленяющего мышления в известных границах с искусством совместимо. И всё же, если под прогрессом понимать медленно подготавливающееся наступление и торжество рассудка над всеми другими силами человеческого существа, над всеми иными формами сознания, то нужно признать заранее неизбежным наступление момента, когда слово прогресс придётся ставить в кавычки, когда прогресс станет врагом искусства, как и врагом культуры вообще, которую он будет пытаться заменить научно-технической цивилизацией.

Вопрос Баратынского:

«Пусть молвит: песнопевца жар –

Смешной недуг иль высший дар?»

Ответ, который, увы, даёт большинством своих представителей и произведений современная литература на этот вопрос, Баратынский был бы очень удручён.

Если попробовать положительно определить установленную Китсом Способность, то можно сказать, что она состоит в умении видеть мир чудесным, в умении различать чудесное, в умении именно талантов делать именно чудесное главным содержанием любого произведения, вне зависимости от темы, от замысла.

На момент письма чудесное, которое видел Китс, в которое верил, уже не видел никто вокруг него. Чудесное не то, чтобы противополагалось «законам природы», но как бы просвечивало сквозь покров научного, физико-математического мира, подобно тому, как ещё и сейчас солнце восходит и заходит над неподвижною землёй. вопреки открытию Каперника.

Творческое усилие поэта, художника – это понял Китс – должно было отныне прежде всего быть направленным на то, чтоб в этом чудесном мире жить, воздухом его дышать; в воздухе рассудка и прогресса поэзия мжет только задохнуться.

Началось и продолжается бегство художника слова от своего времени – бегство в вечность, бегство

из своего времени в другое, открывающее ему доступ в мир, который иначе был бы для него закрыт. Писатель, поэт знает, что на дне собственной души может найти потонувший, но не исчезнувший бесследно мир и его забытая, но не побеждённая свобода! То чудесное, которого он искал в чужом и дальнем, он его ищет в себе или вокруг себя. Ищет не для того, чтобы прибавить несто к тому, что у него есть, а для того, чтобы вообще прорваться как-нибудь к искусству.

Давайте обсудим примеры сохранившейся в нас, в произведениях Отрицательной Способности, и примеры её отсутсвия. Мерцает ли ещё где-то тайный, рассудку непрозрачный смысл?