_Moment-001.jpg)
Где воздух "розоват от черепицы",
где львы крылаты, между тем как птицы
предпочитают по брусчатке пьяццы
как немцы иль японцы выступать,
где кошки могут плавать, стеньги плакать,
где солнце золота с утра наляпать
успев и окунув в лагуну локоть
луча, решает, что пора купать, -
ты там застрял, остался, растворился,
перед кофейней в кресле развалился
и затянулся, замер, раздвоился,
уплыл колечком дыма, и - вообще
поди поймай, когда ты там повсюду -
то звонко тронешь чайную посуду
церквей, то ветром пробежишь по саду,
невозвращенец, человек в плаще,
зека в побеге, выход в Зазеркалье
нашел - пускай хватаются за колья, -
исчез на перекрестке параллелей,
не оставляя на воде следа,
там обернулся ты буксиром утлым,
туч перламутром над каналом мутным,
кофейным запахом воскресным утром,
где воскресенье завтра и всегда.
Первая строка стихотворения, как камертон, настраивает читателя
на понимание того с какой щедростью автор готов делиться с ним своим восприятием красоты и непреходящей ценности этого мира; последние четыре строчки - еще об одном великом таинстве жизни - о возможности гармонического слияния с нею.
Стихотворение можно перечитывать сколько угодно, черпая из него радость, музыку, пейзажность, чуткую к нюансам речь и еще многое другое...
Но это еще и "зарисовка" противоречивой и суровой эпохи господства советской идеологии, как ее понимала не слишком обремененная просвещенностью советская же бюрократия.
И еще - это светлая, смешанная с горечью печаль тех, кто прошел через эти испытания. Впрочем, тема эта чрезвычайно сложная и требующая терпеливого и объективного анализа. Только подобная титаническая работа может, при удачном исходе, дать шанс на исцеление.
Не оставляет мысль, что деструкция уходит своими корнями гораздо глубже, задолго до выхода на общественную арену "ленинцев - сталинцев", и львиная доля ответственности лежит все же на творческой интеллигенции, а попросту говоря, на пишущей братии.