_Moment-001.jpg)
Вадим Шарыгин (20.10.2022 12:03:53)
Поэзия как искусство.
Звукосмыслы
В рамках заданной мною темы и выходя за рамки её – мы обмениваемся опытом постижения поэзии. Прежде чем приблизиться, к возникшему явно не на пустом месте, слову «поэзия», давайте разберёмся со словом «стихи» или уточним, чем отличаются стихотворные строчки от прозаической речи – мы относим к стихам, с их рифмовкой, мелодией (или подчинённостью интонации), всё то разнообразие стихотворных строчек, в коих гораздо острее, чем в членениях прозаической речи чувствуется звучание ударяемых гласных и близких к ним согласных, а затем, пусть и в меньшей мере, возникает акустика и артикуляция всех слышимых составных частей. Эти звучания, в союзе с ритмом, собственно, образуют как отдельные стихи, так и сочетания стихов, в то время как в прозе, за исключением ( и то не всех) афоризмов и пословиц, они такого назначения не имеют. Что же ощущается нами именно как «стихи»? Прежде всего, повторы (к коим принадлежит и рифма), но не только, есть ещё отдельные звучания – гласные «а», «о», «у», «и», «е» и другие, в отдельных словах – по контрасту или с другими, или просто в своём особом качестве. Рифмы и повторы организуют стих и больше связаны с ритмом, другие звуки и созвучия – теснее связаны со смыслом.
Образуя мелодию, они сочетаются со смысловым фоном всего стихотворения в целом. Если для прозы достаточно смыслов, явленных строчками, то для стихов необходимы з в у к о с м ы с л ы. Возникают звучащие слова и словесные аккорды.
Чтобы строчки впрямь стали поэзией необходимо каждую осознать как стих, прочесть, как стих, п р о в о з г л а с и т ь! Если строчки стихов прочесть так как читают прозу, не возникнет никакого звукосмысла или от него останется зыбкая тень. Слова, сами слова в стихах звучат по иному, чем в прозе, и это новое, как бы объёмное звучание меняет самый смысл, перемещает смысл из трёхмерности в многомерность. Когда слова в стихах получают нужные им ударения, их предметные значения могут мгновенно уступить место смыслам, то есть мгновенно расширяется гамма впечатлений: чувства, предметы, явления приобретают оттенки или зыбкость существования. Это не значит, конечно, что стоит нам произнести ударные гласные в словах и сама собой, по недосмотру, из-за оплошности или из случайного набора слов возникнет поэзия, но это значит, что нет поэзии без звукосмысла, как и нет поэзии, обходящейся одними звуками.
Поэт ищет в слове его смысла, а не его значения. «Смысл» и «значение» не разграничены в языке достаточно ясно: смысл – это то, что непосредственно открывается в слове, помимо того, что относит слово к какой-то конкретной вещи, предмету, явлению. Метафоры поэзии служат для того, чтобы сказанное воспринималось со стороны смысла, а не значения. Если поэт в каких-то случаях не зачёркивает значений слов, то не для того, чтобы мы поддаваясь иллюзии простоты, поверили, что поэт забыл о смыслах слов. Поэтические слова всегда невещественны и всегда конкретны. Наши обычные взгляды на абстрактное и конкретное к поэтическим словам неприменимы.
Что такое поэзия?
Я могу предложить своё определение:
Поэзия — есть высшая форма человеческого сознания,
особая, высказанная, доверившаяся Языку – форма восприятия мироздания, при которой
слова обретают :
- мгновенную силу воздействия
- максимальную полноту звучания
- минимальную зависимость от значений
Поэзия — это путь :
От правды к правдоподобию.
От прямой речи к иносказательности.
От потоков слов — к Слову.
От мира гусеницы к миру бабочки.
От раскраски обыкновенного к прекрасному.
От муравья к стрекозе (в басне Крылова).
От хорошего времяпрепровождения досуга к прекрасному умиранию искусства.
От содержания из слов к звукосмыслам.
Стишки и поэзия
Созданной поэзии в разы меньше, чем намерений её создать. Этот факт очевиден для любого мало-мальски любящего и уважающего, знающего поэзию человека. Я разделяю всё написанное в форме поэзии – на собственно поэзию и на стишки. Такое деление, на мой взгляд, всё-таки корректнее, чем традиционные попытки деления, например, на хорошую поэзию и поэзию плохую, или на подлинную поэзию и поэзию мнимую. Моё деление – освобождает само слово «поэзия» от второго и далее сорта, от неполноценности и частичности присутствия в произведении. Как не бывает «плохой» и «хорошей» веры, или веры местами (в усечённом, «законспектированном») виде, как не бывает «подлинной и мнимой» любви или любви в намерении, или в неполной мере, так не бывает «плохой и хорошей поэзии» или поэзии по намерению. Для всего, что только внешне (по форме) напоминает поэзию, но не инициирует, не генерирует, не аккумулирует и не транслирует в сознание читающего ценности (они же, признаки) поэзии, то есть не переводит сознание на более высокий (метаморфозный, внепространственный и вневременной) уровень есть название – стишки.
NB Согласно моей концепции, стишки не являются предтечей поэзии, её подготовительным уровнем, они вовсе не закономерный этап на пути к поэзии, они не её ухудшенная копия, стишки невозможно «модернизировать» до уровня поэзии, стишки не приближают, но отдаляют людей от поэзии. Стишки искажают представление людей о поэзии, о поэтическом творчестве, о поэтической речи и поэтическом восприятии. Было бы большой ошибкой назвать стишки неудавшейся полностью поэзией или поэзией частичной – это произведения антипоэзии, то есть произведения, в которых явлен взгляд на поэтическое ещё или уже непоэтического человека – ни читателя, ни писателя, который ни Богу свечка, ни чёрту кочерга, не желает видеть себя читателем и не жалеет других, видящих его писателем. Производит словесный маргарин, который тоже можно «употреблять в пищу воображения» и тем самым, настоятельно рекомендует всем забыть о «масле поэзии».
Есть люди, пишущие только стишки. Если в творчестве пишущего стишки составляют сто процентов, занимают всё пространство интересов, то такой человек должен осознать отсутствие у него божественного дара слова и очень серьёзно и ответственно отнестись к выстраданным мыслям о нём лучших поэтов прошлого. Если в творчестве пишущего - стишки занимают значительный, «господствующий» объём из общей массы им написанного, значит, такой человек ещё не устойчив в определении поэзии, воспринимает поэзию как нечто случайное что приходит под настроение, под вдохновение, значит, такой человек не достаточно работает над собою, не совершенствуется, сознательно или по недомыслию, то есть по причине непонимания сути и сущности поэзии, её значения или миссии среди людей; значит, такой человек воспринимает поэзию, как общедоступное ремесло или как часть своего развлечения, досуга людей, имеет привычку беглого или поверхностного отношения к опыту других и не в состоянии отличить поэтическую речь от речи о поэтическом.
У поэтов (по призванию, а не исключительно по намерению и по образованию) могут быть исключительно произведения поэзии – они могут быть с углублённым погружением в недра сокровищницы языка или с ограниченным или осторожным, но всегда продуманным и уместным отношением к языковому богатству. Но и те и другие – являются произведениями поэзии – произведениями ПОЭТА – поэта по призванию, по природному дару слова, по каторжному труду по добыче золота Слова на приисках поэзии. Поэты не могут произвести на свет божий стишки, не при каких обстоятельствах, только поэзию с большей или меньшей глубиной погружения в Язык. Произведения поэзии, в которых Язык (во всех его звукосмысловых нюансах) раскрывается на такой огромной или «бездонной» глубине, что достигает уровня самостоятельного звучания или существования, превозмогая красотою своею даже тему или содержание – такие произведения поэзии становятся произведениями Искусства, то есть дверью в иное мироздание. «Лучшими» поэтами эпохи или главными носителями или источниками тайного очарования поэзии становятся поэты, создавшие произведения искусства и творческий поиск коих не ограничивается собственно поэзией слов, но охватывает поэзию жизни.
Поэзия жизни
Поэзия жизни включает в себя поэтическое восприятие всего, что есть, при котором так называемая действительность, где обитают люди без поэзии и люди со стишками, получает расширение до степени достоверности. Обладание поэзией жизни есть необходимое, но не достаточное условие для возникновения поэзии слов.
Мне хорошо запомнился тот тёплый, солнечный, сентябрьский немецкий день..
Я, ученик 3-го «Б», посреди урока выбегаю из класса, мчусь по коридору, уже не сдерживая слёз, распахиваю входные двери нашей русской школы, бывшей казармы танкового батальона дивизии вермахта, скатываюсь со ступенек крыльца и устремляюсь в небольшой скверик неподалёку.
Там, слава Богу, ни души, усаживаюсь на краешек одной из скамеек, пытаюсь взять себя в руки, успокаиваюсь на минутку, но тут же, вновь, невообразимая жалость и отчаяние подкатывают и застревают комом в горле, и я плачу, плачу уже, навзрыд, уже не сдерживаясь, не вытирая слёз..
В это утро я узнал, что 11 сентября 1973 года войска хунты в Сантьяго взяли штурмом Президентский дворец и президент Чили Сальвадор Альенде погиб, обернувшись государственным флагом.
Тот давний день я считаю своим первым знакомством с поэзией – не с поэзией слов, а с поэзией жизни – с тем огромным и героическим состоянием души, в котором мир ощущается не просто, как лоскутное одеяло, сшитое из кусочков стран и континентов, а жизнь видится не просто чередой дел и событий, но воображаются в виде, уходящей за горизонт, опоясывающей Землю, цепочки людей, взявшихся за руки, преданных и верных друг другу, знающих цену словам: свобода, равенство, братство.
Так, что же это такое, «поэзия жизни»?
Передо мною «Песнь о соколе» Максима Горького. Прочитываю дважды. Произведение, буквально, потрясает – амплитудой (взбирания-падения) строк и глубиною вложенного в них смысла!
С первых же строк, врывается в душу картина человеческого существования, в которой чётко и честно расставлены главные действующие лица жизни:
Те, кто пытается механически (физически) познать высоту жизни, как бы вползти на неё, при этом оставляя себя ограниченным в восприятии («ползающим»):
«Высоко в горы вполз Уж и лёг там в сыром ущелье, свернувшись в узел и глядя в море».
Те, кто, взбираясь, восходя, обретает высоту (не горы даже – неба!), и не для взглядывания свысока, но лишь для последующего полёта, для сияния:
«Высоко в небе сияло солнце, а горы зноем дышали в небо..»
Те, кто никуда не взбирается, и разбивает, вдребезги, свои жизни, мечты и надежды, о камни действительности, о скалы будней:
«..и бились волны внизу о камень…»
А дальше по тексту, ещё одна схлёстка стихий – горного потока и моря: сильный, напористый, упрямый, узкий (во взглядах? В мечтах?) поток талой воды, буквально, врезается в широкое (душою!) морское пространство:
«А по ущелью, во тьме и брызгах, поток стремился навстречу морю, гремя камнями.. Весь в белой пене, седой и сильный, он резал гору и падал в море, сердито воя».
И вот начинается! – Оно! – Главное сражение человеческой жизни! – противостояние – Ужей и Соколов – противоположение – «умеющих жить» и «умеющих летать»! – противопоставление – Мариенгофов и Есенининых! – противо-речие – «читающих лекции о слезах» и «плачущих»! – противоборство – «поднебных» и «поднебесных»!
«Вдруг в то ущелье, где Уж свернулся, пал с неба Сокол с разбитой грудью, в крови на перьях..»
«Уж испугался..подполз поближе..:
-Что, умираешь?
-Да, умираю! – ответил Сокол, вздохнув глубоко. – Я славно пожил!.. Я знаю счастье!.. Я храбро бился!.. Я видел небо.. Ты не увидишь его так близко! Эх, ты, бедняга!
-Ну что же – небо? – пустое место.. Как мне там ползать? Мне здесь прекрасно.. тепло и сыро!.. ..Летай иль ползай, конец известен: все в землю лягут, всё прахом будет».
«И крикнул Сокол с тоской и болью, собрав все силы:
-О, если б в небо хоть раз подняться!.. Врага прижал бы я.. к ранам груди и..захлебнулся б моей он кровью! О, счастье битвы!..
А Уж подумал:..»
В этом месте, я, вдруг, остро осознал принципиальную разницу между тем, как сражаются – Соколы – дети неба, и тем, как сражаются Ужи – дети земли: Соколы, «разят врагов», пытаясь захлебнуть их своею кровью, Ужи, уничтожают своих врагов, захлёбывая их в крови чужой!
Именно поэтому, Ужи – побеждают Соколов на земле, а Соколы – побеждают время.
«А Уж подумал: «Должно быть, в небе и в самом деле пожить приятно, коль он так стонет!..И предложил он свободной птице: – А ты подвинься на край ущелья и вниз бросайся. «Быть может, крылья тебя поднимут и поживёшь ещё немного в твоей стихии».
И дрогнул Сокол и, гордо крикнув, пошёл к обрыву, скользя когтями по слизи камня. И подошёл он, расправил крылья, вздохнул всей грудью, сверкнул очами и – вниз скатился.
И сам, как камень, скользя по скалам, он быстро падал, ломая крылья, теряя перья..
Волна потока его схватила и, кровь омывши, одела в пену, умчала море».
Наяву вижу, как смертельно раненый, избивший крылья о камни рассудительных писательских глаз, Есенин, идёт к обрыву, «скользя когтями», выплёскивая из горла отчаянные выкрики-конвульсии, кои отскакивают от бронированных сердец собратьев по перу – посредственных не в неумении выразить свои мысли, но – в чувстве прекрасного! Вижу, как «подошёл» он к вырубленной тысячами умелых, умных рук, пропасти, как «расправил крылья, вздохнул всей грудью» своих последних чудеснейших стихотворений, как «покатился вниз..ломая крылья». И что удивительно: море или пучина жизни, поглотив всех, вынесла на берег вечности – стихи Есенина – его душу! – его, тыщи раз такого-сякого! – и никого из «не разбившихся вдребезги» – никого из тех, кто был, вроде как, «лучше: моральнее, умнее» его! – вот такую точку, на все времена, ставит Бог в споре Ужей и Соколов.
А между тем, песнь продолжается. Начинается вторая, кульминационная часть истории:
«В ущелье лёжа, Уж долго думал о смерти птицы, о страсти к небу..
-А что он видел, умерший Сокол, в пустыне этой без дна и края? Зачем такие, как он, умерши, смущают душу своей любовью к полётам в небо? Что им там ясно? А я ведь мог бы узнать всё это, взлетевши в небо хоть не надолго».
Уж искренне не понимает Сокола, его «страсти к небу»! Сокол «смущает» его покой, его прямолинейное, поступательное житьё «своей любовью к полётам в небо». Уж чувствует, что за Соколом стоит не какая-то наивная бравада, но огромное, неведомое, недостижимое для Ужа пространство жизни, суть которой умещается в одном слове: «полёт», в том самом слове, которого вообще нет в лексиконе Ужа. И вот он решает попробовать..
«Сказал и – сделал. В кольцо свернувшись, он прянул в воздух и узкой лентой блеснул на солнце.
Рождённый ползать – летать не может!..
Забыв об этом, он пал на камни, но не убился, а рассмеялся:
«Так вот в чём прелесть полётов в небо! Она – в паденьи!..Смешные птицы! Земли не зная, на ней тоскуя, они стремятся высоко в небо и ищут небо в пустыне знойной. Там только пусто. Там много света, но нет опоры живому телу. Зачем же гордость? Зачем укоры? Затем, чтоб ею прикрыть безумство своих желаний и скрыть за ними свою негодность для дела жизни? Смешные птицы!..
Но не обманут теперь уж больше меня их речи! Я сам всё знаю! Я – видел небо..Пусть те, что землю любить не могут, живут обманом. Я знаю правду. И их призывам я не поверю. Земли творенье – землёй живу я».
И он свернулся в клубок на камне, гордясь собою».
Потрясающий монолог-исповедь! В нём – вся жизненная философия умного, доброго, заботливого, творческого, обыкновенного (в чувствах, в мечтах, в самоотдаче, в самоотверженности) человека. Причём, озвучен человек «опытный», человек, якобы познавший небо! – полёт, состояние жизни «поэт», и пришедший к выводу: ничего, мол, особенного в «небе», в «поэте», в «полёте» нет, «летать», дескать, могут все или многие! – Сиганул вниз, шмякнулся о земную твердь, привёл ушибленную башку в порядок от минутного стресса и «свернулся в клубок, гордясь собою»! – вот и всё искусство, вот и весь подвиг, весь «полёт»!
Ни эти ли, «познавшие» и «обесценившие» небо люди – «смеясь над птицами», над поэзией – находят ей земное, практическое применение – пишут стихи для раздумчивого философского досуга, или организуют творческие соревнования для того, чтобы с помощью рифмованных стихов-лозунгов сделать жизнь обыкновенных людей «ещё обыкновеннее», ещё спокойнее, ещё человечнее, милее и беззаботнее!? – ни эти ли, «летающие Ужи», авторитетно и многословно развенчивают поэтов, негодников этаких, погибших из-за своих дурных привычек, из-за «безумства своих желаний»!? – ни эти ли люди, запросто и без зазрения совести, пользуют небо поэзии, как место отдыха, как пространство приятного досуга, как скамейку для обмена будничными впечатлениями, под лузганье словесных семечек!?
Оказывается, что можно, искренне и воодушевлённо, заниматься не вполне своим делом, затрачивая на него десятки лет жизни, проявляя прилежание, тысячекратно «сигая Ужом в небо», создавая груды слов, рассказывающих, расцвечивающих, ругающих или возвышающих обыкновенную – не самоотверженную жизнь, и при всём при этом, не принести – ни себе, ни людям – никакой пользы! – оставшись в положении, чётко обозначенном Мариной Цветаевой: «пустые жесты над пустыми кастрюлями»!
Божественный дар – слова? – да! – но, вначале, Божественный дар – чувства прекрасного! – исполненный в сочетании с высочайшей само-отверженностью – не доступен всем и каждому – кто по-злому или по-доброму живёт землистую жизнь! – всем, кто искренне или намеренно ошибся со своим предназначением, с местом приложения своих душевных усилий и стал, например, «вечно перспективным плохим поэтом», или «не летающим Соколом», лишив себя, тем самым, прелести всего земного «и Уж», тем паче, прелести небесного!
«Уж» – не плохой! «Уж» не содержит в себе непосредственной причины гибели «Сокола». Он – тот, кто, заполонив небо своими «шмяканиями», тем или иным образом, способствует тому, чтобы «Соколов» в мире становилось всё меньше и меньше. «Уж» – это умная и бесслёзная, надёжная и опасная, ужасная и трагическая, несчастная и массовая подмена небом ползающим неба летящего!
«Блестело море всё в ярком свете, и грозно волны о берег бились.
В их львином рёве гремела песня о гордой птице, дрожали скалы от их ударов, дрожало небо от грозной песни:
«Безумству храбрых поём мы славу!
Безумство храбрых – вот мудрость жизни! О славный Сокол! В бою с врагами истёк ты кровью.. Но будет время – и капли крови твоей горячей, как искры, вспыхнут во мраке жизни и много смелых сердец зажгут безумной жаждой свободы, света!
Пускай ты умер!.. Но в песне смелых и сильных духом всегда ты будешь живым примером, призывом гордым к свободе, к свету!
«Безумству храбрых поём мы песню!».
Поэзия земная и небесная.
Можно, условно, разделить поэзию на «земную» и «небесную». Земная – не доводит дело или язык до колдовства, до господства языка над поэтом и читателем. Небесная – очень рискует, позволяя Языку разверзнуть бездну своих возможностей. Но и та и другая (и «земная», и «небесная») суть две составляющих поэзии, не имеющих НИКАКОГО отношения к стишкам (хорошим и плохим).
Я выделю два уровня восприятия искусства и два уровня самого искусства. Условно назовём их : «земное» и «небесное». Можно так разделить, например, поэзию: поэзия «земная» или поэзия ( с первого до последнего снизу этажа) человеческой многоэтажки, и поэзия «небесная» или поэзия (хотя бы и первого, единственного этажа, но обязательно видимого с «высокой» стороны, с высоты неба).
Мои примеры «земного» подхода к поэзии:
Иван Бунин
«Вот я раскрываю — пишет в своём статье «О поэзии Бунина» Владислав Ходасевич — «Избранные стихи» и читаю:
Льёт без конца. В лесу туман.
Качают ёлки головою:
«Ах, Боже мой!» — Лес точно пьян,
Пресыщен влагой дождевою.
В сторожке тёмной у окна,
Сидит и ложкой бьёт ребёнок.
Мать на печи, — всё спит она.
В серых сенях мычит телёнок.
В сторожке грусть. мушиный зуд...
— Зачем в лесу звенит овсянка,
Грибы растут. Цветы цветут
И травы ярки. Как медянка?
— Зачем под мерный шум дождя,
Томясь всем миром и сторожкой,
Большеголовое дитя
Долбит о подоконник ложкой?
Мычит телёнок, как немой,
И клонят горестные ёлки
Свои зелёные иголки
«Ах, Боже мой! Ах, Боже мой!»
«Стихов такой сдержанной силы, такой тонкости и такого вкуса — пишет в завершении статьи Владислав Ходасевич — немало у Бунина. Признаюсь, для меня перед такими стихами куда-то вдаль отступают все «расхождения», все теории, и пропадает охота разбираться, в чём прав Бунин и в чём не прав, потому что победителей не судят. В своей поэзии Бунин сумел сделать много прекрасного. Как не быть ему благодарным?» ( «О поэзии Бунина» 1929 год)
В качестве ещё одного сильного или яркого примера «земного» уровня искусства поэзии
я выбрал стихотворение Николая Заболоцкого «Журавли»:
«Вылетев из Африки в апреле
К берегам отеческой земли,
Длинным треугольником летели,
Утопая в небе, журавли.
Вытянув серебряные крылья
Через весь широкий небосвод,
Вел вожак в долину изобилья
Свой немногочисленный народ.
Но когда под крыльями блеснуло
Озеро, прозрачное насквозь,
Черное зияющее дуло
Из кустов навстречу поднялось.
Луч огня ударил в сердце птичье,
Быстрый пламень вспыхнул и погас,
И частица дивного величья
С высоты обрушилась на нас.
Два крыла, как два огромных горя,
Обняли холодную волну,
И, рыданью горестному вторя,
Журавли рванулись в вышину.
Только там, где движутся светила,
В искупленье собственного зла
Им природа снова возвратила
То, что смерть с собою унесла:
Гордый дух, высокое стремленье,
Волю непреклонную к борьбе —
Все, что от былого поколенья
Переходит, молодость, к тебе.
А вожак в рубашке из металла
Погружался медленно на дно,
И заря над ним образовала
Золотого зарева пятно.»
1948
«Прекрасное и трагичное стихотворение «Журавли» Н. Заболоцкий написал вскоре после окончания своей ссылки, в 1948 году. Это сюжетное произведение с глубоким философским подтекстом через описание случая, произошедшего в природе с перелетными птицами, повествует о человеческом мире и ставит перед читателем морально-этические вопросы» …
Так пишут, или примерно так, пишут об этом стихотворении критики. Да, действительно, это сильное произведение «с подтекстом», сильное оно и без «подтекста». Ладно скроено. Сходу понятно. Не требует от читателя ничего, кроме переживающей души и открытого сердца. Что само по себе очень даже не мало! Для земной жизни. Всё в порядке с этим произведением в плане художественности и эмоциональности, и всё в порядке с тем впечатлением, которое оно стремится произвести, и которое, действительно, в абсолютном большинстве случаев на читателей производит, уже столько лет!
И вот, я представляю вам это прекрасное произведение в качестве примера «земного» уровня поэзии, то есть уровня доступного практически всем и каждому любителю поэзии, но демонстрирующего далеко не всё, чем поэзия обладает, и даже, можно сказать, являющемуся только «вывеской над аркой», предваряющей вход в поэзию, как таковую.
Оговорка:
«Земная» – не значит непоэзия. Это поэзия, имеющая право на существование, отличающаяся от самых что ни на есть хороших стишков.
Что подразумевают те поэты, которые пишут «земную» поэзию?
Мотивация может быть, например, такой:
«ЗЕМНОЙ» подход можно определить примерно так : поэтам надо писать поэзию близкую и сходу понятную практически каждому человеку, надо писать и воспринимать написанное тем восторженнее, чем проникновеннее, понятнее, чем написанное ближе к земным переживаниям человеческой души, чем написанное ближе к человеку живущему свою единственно известную и понятную ему человеческую жизнь. Надо писать «по-человечески», ясно, но выразительно, и для человека, каков он есть! Надо пользоваться поэтической формой для раскрытия, для раскраски прозы жизни. Надо создавать главенство содержания, надо создавать всё новое и новое с о д е р ж а н и е, помогающее человеческой душе выдержать, выстоять, воспринять во всём многообразии человеческую жизнь. Поэзия не должна быть заумной и обязана быть доступной, в смыслах и языке, для широкого круга читателей, сознательно искать кратчайший путь к сердцу каждого человека, с учётом среднего уровня восприятия. Надо относиться к поэзии просто, надо просто относиться к поэзии как к прозе, пользующейся поэтической формой изложения, для пущего эффекта или влияния на сознание человека. Надо «искать синицу», и отдавать «синицу» людям, и это лучше, чем с пустыми руками «грустить по журавлю»! «От всей души и для каждой души!» — вот девиз «земного» подхода к поэзии. «Земной» подход означает, что поэту всегда есть что сказать людям, сказать важное из известного, сказать максимально определённо и выразительно. «Земной» подход не означает приземлённый. Да, это разговор о земных делах, но разговор поэтический, образный, художественный.
Примеры поэзии, в основе которой так называемый «земной» подход, можно было бы приводить ещё очень и очень долго. Великое множество прекрасных или просто добротных, ладно скроенных стихотворений, со своими особенностями поэтики, с большей или меньшей силой художественности, создано многими русскими поэтами разных времён и различных судеб. Все эти стихи — написаны талантливыми в поэзии людьми и людьми талантливыми в намерениях или в прозе; многие произведения «земного» подхода выстраданы, написаны что называется на одном дыхании, с великой верой в силу и нежность поэтического слова. Пронзительны и задушевны, искренни и доступны для самого обыкновенного восприятия; все стихи «достаточно прожарены», «удобоваримые», это готовые для употребления «поэтические блюда» или полуфабрикаты для разогрева нетерпеливыми на переживания и ощущения читателями с минимальными или средними «кулинарно-поэтическими» способностями и умеренным здоровым аппетитом к прекрасному! Многие из творений в рамках «земного» подхода пронизаны искренним чувством сопереживания, обогащены авторским опытом; все «земные» стихи чрезвычайно близки человеку, всем сердцем проживающему и переживающему человеческую жизнь.
«Земной» подход к поэзии охватывает, на мой взгляд, не менее 99 % числа всех поэтов и не менее 99% объёма ими написанного. Целые поколения воспитаны на этом уникальном массиве произведений русской поэзии. Гражданственность и злободневность, задушевные краткие и длинные истории, выдуманные и реальные, «о том, как дело было», а также морализованные мини сюжеты о том, «как надо и как не стоит жить на земле», кроме того: человеческие чувства в диапазоне от любви до ненависти, ещё больше экскурсы в историю, в воспоминания, усиленные поэтической формой выражения, а также поэтические отклики на происходящее, художественные описания явлений природы, погоды, плюс к этому, философствования на темы «вечных истин», — всё это вотчина «земных» произведений.
Главенство содержания над формой, главенство действия над бездействием, главенство определённости над неопределённостью, главенство насущного над вечным — характерно для «земного» подхода к поэзии.
В отличии от посредственных или бездарных произведений, или от бесчисленных стишков, произведения «земной поэзии» - выверены или дисциплинированы в слове, строго соблюдают правила управления русской речью, поистине оригинальны в метафорах, обладают образностью, а не фигуральностью речи, их темы не случайны, но продуманы и выстраданы, подчас, всею предшествующей жизнью поэта; их произведения отзываются лучшими образцами русской и мировой поэзии. «Земные» стихи не означают «приземлённые», их написали поэты — то есть, граждане поэзии или люди, преодолевшие в себе : прозаичность и недисциплинированность в строке; заплатившие огромную моральную цену за «право на строчки». Их слова, как писала Марина Цветаева измеряются «на вес крови».
«НЕБЕСНЫЙ» подход : не означает игнорировать всё «земное», но это значит — земное существование, во всём объёме душевных переживаний, видеть как бы с высоты неба, слышать «музыку сфер», изображать земное «небесным языком», то есть таким языком, который, помимо так называемых слов содержания, состоит из самого Слова, из слова, как такового — поэтического орнамента речи — имеющего самодостаточный смысл или самодовлеющую значительность, которая по значимости для будущего человеческой жизни, возможно, — важнее любого «задушевного», душещипательного сюжета, важнее самого «душераздирающего» повода, посыла или содержания произведения.
Писать поэзию «небесным образом», значит свершать дело неба на земле. Дело неба на земле — это дело, бо′льшее, чем, например, развитие и укрепление душевных качеств человека, таких, как совестливость, благородство, честность, доброта, дружба, способность любить и т. п.
«Дело неба на земле» гораздо тоньше, гораздо необыкновеннее, чем «всевозможные дела земные» — это создание или воссоздание такого состояния сознания, овладевая коим человек теряет привычный «личный взгляд на вещи», как бы преображается из того, кто смотрит, из того, кто живёт — в саму жизнь. Человек теряет — односложность, однозначность, определённость, знание — и приобретает многосложность, неоднозначность, неопределённость, сомнение...
При этом, открывая для себя или обретая неоднозначность, неопределённость и многосложность, благодаря «небесному» подходу к поэзии, человек не делается менее «добрым», менее «совестливым», «благородным», «честным», «любящим», чем под воздействием лучших образцов «земной» поэзии, но всё-таки у всех этих прекрасных качеств появляется путь, или можно сказать так: всё же некие таинственные перемены в сознании человека могут произойти: трудно назвать эти перемены «по имени», можно лишь сказать, что они сопутствуют и необходимы тем душам, которые дерзают превозмочь всю известную жизнь и двигаться дальше...
Итак, есть и другой уровень поэзии, «небесный», в котором поэзия не просто «инструмент-открывашка» для «вскрытия консервной банки содержания» или "ладан" для оказания нужного автору эмоционального воздействия на "прихожан", а сама по себе является СОДЕРЖАНИЕМ произведения, то есть, параллельно с «земными» произведениями создаются, пусть и в исключительно малом количестве, произведения, как бы от лица самой поэзии или «СОБСТВЕННО ПОЭЗИИ ПРИНАДЛЕЖАЩИЕ». Они почти не доступны любителям поэзии набегу, почти доступны ценителям и всегда ускользают от «культурных обывателей» или завсегдатаев культурного досуга, они почти всегда незаметны своим современникам, даже не по причине нежелания постичь "небожителей", а поскольку предназначены и имеют эффект воздействия только на тех, кто идёт ПУТЬ В ИНУЮ ЖИЗНЬ, в иное состояние сознания.
В качестве одного из примеров — короткое стихотворение
Осипа Мандельштама:
Когда городская выходит на стогны луна,
И медленно ей озаряется город дремучий,
И ночь нарастает, унынья и меди полна,
И грубому времени воск уступает певучий;
И плачет кукушка на каменной башне своей,
И бледная жница, сходящая в мир бездыханный,
Тихонько шевелит огромные спицы теней
И жёлтой соломой бросает на пол деревянный…
1920
В этом стихотворении ЗАВОРОЖЁННОСТЬ «правит бал».
Что такое «заворожённость»?
Завороженность – восторг, упоение, самозабвение, восхищение, заколдованность, зачарованность, околдованность, экстаз (Словарь русских синонимов русского языка).
Лично моя любовь к поэзии зародилась когда-то и только углубляется с тех самых пор, именно потому что поэзия, находясь среди людей, являясь искусством «не от мира сего», распахнула для моей души, уже осенённой поэзией жизни, двери в «заворожённость» – в САМОЗАБВЕНИЕ – в состояние потери привычного «я» с обретением всеохватности или возможности быть всем и ничем одновременно, расстаться с циферблатным временем по часам и минутам и обрести «безвременное или условное, или вечное Время». Поэзия создаёт и дарит мне Язык, которым Небо разговаривает о земном, и именно на ЭТОМ языке я возвращаюсь в родной Дом, именно этим Языком написана мне карта побега из барака человеческого существования, увешанного цветными плакатами стишков. Я «документирую» счастье иного существования на языке поэзии, существования не загробного, не после, а ДО остановки сердца, чувствуя, что если ИНОЕ, то есть более независимое от плоти состояние не возникнет «До», то и «После» ожидать ничего замечательного не приходится. Я поднимаю мятеж против засилья земноводных или плотских душ, против земных богов, против попыток описать небесное земным, то есть функциональным с раскраской языком – не потому что против разнообразия в творческом подходе, а поскольку устал от скуки, которую вызывает «разнообразие ничтожного». Моё звериное чутьё на присутствие именно такого Языка помогает мне отстраниться от культурного зверства стишков. Умение, со знанием дела, расслышать язык поэзии считаю главным достижением своей творческой жизни.
----------------------------------
Больше примеров «небесной» поэзии» я даю в другой своей теме Форума: «Поэтическое восприятие. Обмен читательским опытом» .
P.S.
Монологи типа этого или лекции не входили изначально в регламент данной темы, но почему бы и нет, пусть они станут элементом сопровождения или вспомогательным материалом для всех (активных и пассивных участников темы), материалом, дополнительно разъясняющим моё представление о поэзии.
Всем удачи, продолжаем работу! Игорь Кузнецов (17.10.2022 23:13:39)
Здравствуйте, Вадим! Буду чрезвычайно благодарен за Ваше мнение:
тайные струны
намагнитились тайные струны,
мачты рухнули, город потух.
в цветнике эриники-колдуньи
сиротел раззадоренный дух.
обессилен салютом вселенной
потерявший суда моонзунд,
но осталась от битвы священной
голограмма хмельного крещендо
в угольках догорающих лун…
--------------------------------------------------------
Вадим Шарыгин (21.10.2022 16:27:43)
(Ответ пользователю: Игорь Кузнецов)
Приветствую Вас, Игорь!
Стихотворение уже в названии обещает что-то тонкое и тайное, или даже что-то уподобленное струне (с натяжением, напряжением, звучанием, звучанием молчания, неприкасаемое и неприкосновенное одновременно...)
Казалось бы, стихотворение не переводится в разряд прозы, не поддаётся пересказу, однако, само по себе, это ещё не переводит его в разряд поэзии, не так ли? Мне, например, сразу же после того, как в комнате отзвучало моим голосом ваше название, стало не хватать звука струны, звучания струн, которое просто обязано было быть, например: каким-то напряжённым басовитым «о-мм» или может быть заострённым «и-нн», или другой гласной, но всё же должно было проявиться в стихотворении, тем более таком коротком по количеству строк и выбранному размеру...
Как, например, поэт, то есть человек сотворяющий смыслы слов, а не выписывающий их значения, мог бы распорядиться «вихрем желания» что-то воплотить в слове в данном случае?
Поэт, для начала, не приступил бы к словам, пока не услышал Слова, то есть некоего утверждения о жизни, которое будет скрыто и явлено в словах будущего стихотворения, а ещё до этого, поэт перепроверил бы степень надобности в данном стихотворении, степень своего «тайного жара», действительно ли он так сильно обольстился какой-то эмоцией, мыслью – до крайней степени, до невозможности не сказать её? Если ответ пришёл бы ему в виде: «Да, это так!», то началась бы внутренняя работа по переводу эмоции в изобразительность, в художественную форму, минуя «просто слова» или слова, в которых предметного назначения больше, чем необходимого поэту звукосмысла.
Вероятно, что фраза «намагнитились тайные струны» – это фраза показалась поэту лишь фразой фабулы прозы, условным сценарием, а не строкой поэтической речи – и поэт воспринял её как техническое задание, суть коего ПОКАЗАТЬ «намагниченность», если уж именно это было бы ему так важно в первой строке, и заодно и «тайну», или «таинственность» струн, уже заявленную в названии.
«намагнитились» – что же этим мы хотим сказать? что произошло? что скрывается за «электротехнической» терминологией?
Что-то фатальное, грандиозное по масштабу и последствиям?
Но как передать «намагниченность» и «таинство» художественно, поэтически, как избежать прозы? Вот первейшая задача, которую решал бы поэт в данном случае, не так ли?
Возможно, у него сложилось бы что-то типа этого:
«Застонали линии и все диагонали
Гнали, гнали намагниченную дрожь –
По стальным опорам, в споры жизни окунали
Искры – руки колдунов, и дух похож
На погасший фонарями улиц – топот потный,
На потопленный средь Моонзунда зонд...
Далее, в тексте есть такая строка: «голограмма хмельного крещендо», которая, ко всему прочему, волевым решением автора ещё находится в «уголках догорающих лун»... Здесь явный перебор... Воображение – надо развивать, но не разбивать вдребезги с помощью перегруженных эпитетами неизвестностей. Когда нечто никоим образом невообразимое помещают, от избытка усердия, в другое невообразимое, то возникает неподъёмная анти художественность, с помощью которой легко теряется и смысл и доверие читателя.
Поэт говорит п о э т и ч е с к и – то есть иносказательно, но так, чтобы иносказание (подобие) опиралось на правду, получается вымысел правдоподобный.
А в стишках, зачастую, либо «правда-матка», либо фальшь, фантастика или фигуральность речи, вместо поэтичности – ни правды, ни подобия..
Сравните: у вас «намагнитились... струны» – электротехника, вместо поэзии, далее: «мачты рухнули, город потух» правда матка газетной статьи вместо поэтической речи поэзии. А у меня: «застонали линии» – стон – это вымысел, но с опорой на правду, поскольку провода, линии проводов действительно гудят, издают звук при прохождении тока, я гудение правду гудения трансформировал в поэтический вымысел стона, добавил психологию и получил «правдивый вымысел», образ, а не фигуру речи. Добавил «дрожь», как символ волнения, переживания, именно она стала главной, а не сама по себе «намагниченность».
Ваш «раззадоренный дух», который «сиротел» в строке ни о чём – у меня обрёл правдоподобный облик, он стал похож на «топот потный», возможно, на топот бегущей толпы, можно принять или не принять это моё сравнение, но оно связано с правдой, для явления на свет божий ПРАВДОПОДОБИЯ вымысла, которым занимается поэзия, облик моего духа помогает теме или содержанию стихотворения, а не добавляет загадок относительно, например, пришитый ему белыми нитками «сиротливости» и «раззадоренности». Для выражения звучности струны я выбрал гласную «а» в сочетании с «н», «л», сразу несколько слов продлевают мой выбор в перовой строфе – я звуком заменил слово «струны».
Ничего лишнего в плане для красного словца сказанного, – только связанное воедино восклицание, распределённое по строчкам мгновенных озарений, звучная скоропись духа – вот что такое поэзия!
Далее, у вас в тексте упоминается:
«крещендо» – это, как известно, (Креще́ндо или креше́ндо — музыкальный термин, обозначающий постепенное увеличение силы звука, постепенный переход от звука тихого к громкому)
так вот,
строка «голограмма хмельного крещендо», на мой взгляд, типичный случай фигуральности речи, то есть пример изображения невообразимого, представить себе увеличение звука под шафе в виде голограммы можно только, если самому находиться в подпитии, и то вряд ли, с учётом что пьяное увеличение звука в виде голограммы находится ни где-нибудь, а в «уголках догорающих лун»!
Поэзия выводит нас из действительности, бережно, под руку, и вводит в иносказание, но не в разбросанный на полу детской комнаты хаос пятилетнего ребёнка, а в достоверность воображения, под которой мы понимаем уникально и точно, соразмерно и ярко созданное пространство дополненной до вневременности и всеохватности реальности.
«Застонали линии и все диагонали
Гнали, гнали намагниченную дрожь –
По стальным опорам, в споры жизни окунали
Искры – руки колдунов, и дух похож –
На погасший фонарями улиц – топот потный,
На потопленный средь Моонзунда зонд...
Средь крешендо башен обвалившейся Копотни
Млел, сгорающий в руках горящих зонт.
------------------------------------------------
Итого: я бы не торопился причислять ваше стихотворение к поэзии, то, которое получилось у меня, так же требует ещё много работы для успешной попытки выйти на уровень произведений поэзии, но моя задача состояла в том, чтобы уберечь ваш слог от фигуральности в пользу образности поэзии, а ваших читателей – от ишемии воображения при восприятии этой фигуральности))
Желаю удачи в размышлениях и творчестве!
Игорь Кузнецов (21.10.2022 18:19:00)
(Ответ пользователю: Вадим Шарыгин)
Здравствуйте, Вадим! Благодарю Вас за интересный обзор моего небольшого стихотворения. И хотя Ваши поэтические этюды меня немного улыбнули, я таки вынес из него немало полезного. Например, Ваше "Воображение – надо развивать, но не разбивать вдребезги с помощью перегруженных эпитетами неизвестностей. Когда нечто никоим образом невообразимое помещают, от избытка усердия, в другое невообразимое, то возникает неподъёмная анти художественность..." я принял (в данном контексте) как вполне конструктивную критику. Говоря "в данном контексте", я имею в виду, что обновлённое название "тайные струны" оказалось крайне неудачным и я возвращаюсь к первоначальному названию стиха "её после". Полагаю, при этом названии некоторые "неизвестности" станут чуть понятней.)) Кроме того, это новое-старое название нивелирует Ваши вполне справедливые струнные ожидания.))
Желаю и Вам успехов в Вашем творчестве!
P.S. "В угольках", не "в уголках". Сначала подумал, что это Ваша описка, но Вы дважды так процитировали, значит неверно прочитали.
Вадим Шарыгин (21.10.2022 21:17:23)
(Ответ пользователю: Игорь Кузнецов)
Взаимно, спасибо за реакцию, Игорь!
уголки с удовольствием меняю на угольки, извините, не доглядел))
Услышимся)
Ольга Альтовская (22.10.2022 18:51:52)
Здравствуйте, Вадим! Хочу услышать Ваше мнение об этом стихотворении. Посмотрите, пожалуйста.
Два мира
https://www.chitalnya.ru/work/2336678/
Опять череда обесцвеченных будней:
в тумане луна по-над крышами – блудней –
скользит;
сырые, как в облаке пара, рассветы;
остывшие в парках осенних приветы
ракит…
Где сумерки кажутся серым гранитом,
реальность иная за тюлевым скрыта
окном:
маняще мерцают, изысканно-странны,
на белых салфетках цветные стаканы
с вином;
и граций наряды воздушны и пенны;
камин проецирует тени на стены;
и свет…
Снаружи – вопросы в пространстве печальном.
А там – зачарованным звоном хрустальным –
ответ.
Как будто два мира, контактов не зная,
бок о бок – в границах: мечта и земная
юдоль…
Тут сумерки камнем на сердце ложатся.
А там – предлагают и блеск декораций,
и роль.
-----------------------------------------------------------------
Вадим Шарыгин (24.10.2022 14:29:07)
(Ответ пользователю: Ольга Альтовская)
Приветствую Вас, Ольга!
Спасибо за желание узнать именно моё мнение, за попытку, за доверие,
Итак, стихотворение называется «Два мира» – название в поэзии – вещь обязывающая, если имеет место быть, значит, автор уверенно сообщает читателю своего рода фабулу или то, что непременно будет раскрыто в тексте, это, подчас, ключ к тексту, а то и рискованная для автора подсказка лейтмотива – рискованная, поскольку может повлечь за собою неоправданные, неподтверждённые дальнейшим текстом читательские ожидания.
Название «Два мира» предполагает что оба мира будут явлены в характерных деталях, возможно, будут противопоставлены друг другу или поданы в сравнении своих черт, характеристик, мотивов.
Мир действительности и мир метафизический (мир мечтаний, грёз, воображения).
На всё про всё – 16 строк!
Условно говоря, на каждый мир – по две строфы. Не разбежишься, каждая строка на вес платины получается, ведь надо, например, успеть максимально достоверно представить и условность самого деления, и в то же время максимально точно и художественно сказать суть каждого из миров, не забыв наблюдателя, который как раз-таки и «делит» мир на два мира, один из коих он «знает», другой «чувствует»...
Давайте посмотрим, насколько справляется с такой задачей это стихотворение (если, конечно, задача была такою, как я её формулирую)
«Опять череда обесцвеченных будней:
в тумане луна по-над крышами – блудней –
скользит;
сырые, как в облаке пара, рассветы;
остывшие в парках осенних приветы
ракит…»
Первая строфа презентует нам всем известное – внешний мир или как выражаются наши мудрецы «объективную реальность». Хотя «остывшие в парках осенних приветы ракит» уже из области воображаемого, но это образ поэзии, а не фигура речи : я мгновенно ощутил достоверность этих «осенних приветов», поскольку ассоциировал их и колеблющейся на ветру «гривами» ивовой листвы, и с падающими под ноги листьями. Возможно, ракиты уступают в яркости и подножности «привета», скажем, клёнам или ясеням, но тем не менее, вполне заметно «приветливы» в осеннюю пору. Несколько смутили меня разместившиеся во второй строке «блудни» по-над крышами. Всё таки основное, наиболее распространённое значение этого слова: либо человек пакостник, тунеядец, шалун, либо сам процесс: развлекательного похождения. Слово оказалось отдельно стоящим, моё воображение с трудом привязывает его к «по-над крышам», и вместо мгновенной поэтичности добавляется мгновенное недоверие, подозрение что «блудней» просто лихо срифмовались с «буднями», без предварительной авторской экспертизы на уместность употребления.
И вот, возникает второй, иной мир:
«Где сумерки кажутся серым гранитом,
реальность иная за тюлевым скрыта
окном:
маняще мерцают, изысканно-странны,
на белых салфетках цветные стаканы
с вином;
и граций наряды воздушны и пенны;
камин проецирует тени на стены;
и свет…
Снаружи – вопросы в пространстве печальном.
А там – зачарованным звоном хрустальным –
ответ»
-------------------------------
В техническом описании гранита ключевое, на мой взгляд, слово : «вкрапления», вкрапления других минералов как бы разряжают плотность и твёрдость гранита, создают вариации для путешествия воображения по закромам достоверности.
В стихотворении гранит сумерек, к моему личному сожалению, дополнительно (и вполне жизненно) перегорожен тюлем, но «цветные стаканы с вином» мерещатся, с полным правом и основанием предлагая себя воображению читателя. Далее следует усиление «второго мира» в виде «граций» в воздушном и пенном одеянии и теней от огня камина на стене...
Здесь, Ольга, я хотел бы вернуться к названию «Два мира».
Первый – действительность в виде, например, окна, комнаты, тюля
Второй – достоверность в виде «осенних приветов», «гранитных сумерек», «граций» в воздушном и пенном одеянии «из тюля», теней от камина на стене...
Не то, чтобы плохо всё это характеризует «один мир»... и «другой» мир...Но как мне представляется, изначально не продуманной, не выстраданной оказалась РАЗНИЦА между мирами. Не случилось в вас полноценного ОБОЛЬЩЕНИЯ и соответственно ВОПЛОЩЕНИЕ обольщения получилось вполне осязаемым, вполне подходящим, но и заурядным в своей «подходящести».
Если человек, например, не причастный к поэтическому восприятию мироздания, допустим, откликаясь на просьбу описать происходящее, посмотрел бы в окно, в тот же самый момент что и вы, и сказал бы так: «за окном сумерки серого оттенка, похожие на гранит, в стекле окна отражаются цветные стаканы с вином на белых салфетках, это они стоят на столе в комнате, а на стене я вижу тени от пламени камина, а тюль такой красивый, волнистый, воздушный свисает до пола»..
Конечно, стихотворение всё равно осталось бы в выигрыше в плане воздействия на воображение, поскольку в нём есть ритм, верно подобранный, соответствующий движению «осеннего взгляда», в нём есть созвучие и членение повествования, но... По сути, по «гамбургскому счёту», «другой» мир, как один из двух, заявлен в названии стихотворения, но не очень-то и представлен в тексте – в тексте явлен тот же самый – мир действительности – тот же самый взгляд вложен в строчки – глаза прищурились, но ВЗГЛЯД НА ВЕЩИ остался вполне прозаическим! Таким же, что и у человека не владеющего поэтическим видением и поэтической речью.
Чем же «достоверность» произведения поэзии отличается от «раскрашенной действительности» хорошего стишка?
Это ключевой вопрос для очень многих авторов, который они никогда не задают себе, в большинстве случаев, который они обязаны задать себе и добиться от себя максимально точного ответа, если хотят стать гражданами поэзии – пишущими или читающими её.
Мой личный ответ начну с того, что «покраска снаружи в различные цвета поверхности достоверности», само по себе, дело хорошее, поэтому и стишок, в который является результатом таких «покрасочных работ» я называю – хорошим стишком, то есть произведением вполне подходящим для всех тех людей, которые ещё или уже не знают или не хотят знать тайны очарования произведений Искусства в целом и произведений Искусства поэзии, в частности.
Время, как известно, отбирает и сберегает в сокровищнице человеческого дерзновения, только произведения, которые оказались настолько выстраданными в глубине или в высоте, или в оригинальности подхода, замысла и исполнения, что им удалось выразить ДОСТОВЕРНОСТЬ ВЕЧНОСТИ, не ограничиваясь приданию действительности заманчивых или красивых оттенков.
Итак, достоверность произведения поэзии пишется её представителем – поэтом – человеком, который с большой степенью условности «живёт» человеческую жизнь и умеет транслировать язык иного (объёмного, метаморфозного, самосоздающегося) бытия на плоскость обитания людей без поэзии во всём или без поэзии в слоге и в жизни. Поэт является переносчиком, переводчиком с языка «другого» мира, одного из двух заявленных в вашем названии, на «русский». Поэт знает РАЗНИЦУ между «тем» и «этим» и достоверность представляет как бы изнутри её самой, а не методом раскраски действительности, чтобы она бы «пострижена под достоверность»!
Напомню слова Натальи Мандельштам:
«Есть люди, у которых каждое суждение связано с общим пониманием вещей.
Это люди целостного миропонимания, а поэты, по всей вероятности, принадлежат именно к этой категории, различаясь только широтой и глубиной охвата. Не это ли свойство толкает их на самовыявление, и не оно ли служит мерилом подлинности поэта? Ведь есть же люди, которые пишут стихи не хуже поэтов, но что-то в их стихах не то, и это сразу ясно всем,
но объяснить, в чём дело, невозможно».
NB! У меня в данной теме Форума – сложнейшая задача, в ряде случаев, а то и во всех случаях, в независимости от оценки представленных авторами произведений, у меня задача «объяснить невозможное». Прошу заранее извинить за неизбежную сумбурность моих объяснений и призываю, по ходу дела, всё выслушав и приняв к сведению, доверять только собственным итоговым, возможно, сформировавшимся спустя годы, выводам.
Однако, продолжу нащупывать «невозможное», поскольку считаю что лучше ошибаться, постигая невозможное, чем безошибочно и стабильно, пожизненно и пожухло оставаться вне тайного очарования поэзии:
Итак, «целостное миропонимание». о котором говорит Надежда Мандельштам, есть результат выстраданного познания сути достоверности Искусства, искусства поэзии, в том числе. Реальность иная не «за тюлем сокрыта», как сказано в данном стихотворении, в сознании на тюль смотрящего. И если смотрящий на тюль является поэтом, человеком преодолевшим «одноглазость наблюдателя», то сам тюль, переведя «язык тюля» на «русский», явит себя в качестве всей целиком иной реальности или её составной части!
Хороший стишок, тем и хорош, что пытается СКАЗАТЬ О достоверности, например, тратит драгоценные строки в строфе на то, чтобы декларировать наличие в мире достоверности или иной реальности:
«Снаружи – вопросы в пространстве печальном.
А там – зачарованным звоном хрустальным –
ответ».
Произведение поэзии – воплощает, пытается СКАЗАТЬ САМУ достоверность, используя для этого каждую возможность, каждую строку, каждую гласную или согласную букву, звук, каждое слово или словосочетание. Сказ идёт не «О» зачарованности (звоном хрустальным), а исполнением самого звона, самого хрусталя в строчках...
Что-то такое звучащее могло бы быть, типа, импровизирую:
Дл-ИНН-ною доли-ИНН на Негл-ИННой
Заполнены ярусы колоколен.......
И, чокнувшись, грани хрусталь удл-ИННили...
Достоверность поэзии и выкрашенной под достоверность действительности хорошего стишка отличаются, пожалуй, не тем, что у достоверности «мечта», а у действительности «земная юдоль», а тем, что поэзия, сказав, например, «мечта», тут же ВОПЛОЩЕНИЕ её создаст в Слове, как и «земной юдоли». А действительность стишка ограничится намерением или обозначением, сами словами : «мечта» и «земная юдоль». Достоверность поэзии -явлена, действительность стишка – заявлена.
«Как будто два мира, контактов не зная,
бок о бок – в границах: мечта и земная
юдоль…
Тут сумерки камнем на сердце ложатся.
А там – предлагают и блеск декораций,
и роль».
«Сумерки камнем на сердце», особенно, если этот камень, например, «гранит с вкраплениями» я лично предпочту декорациям и их блеску, поскольку поэзия отличается от непоэзии, не тем, что у неё «блеск», который легче «камня на сердце», а тем что и «блеск», и «камень на сердце» обладают «глубиною вкраплений», создающих причастность к «целостному миропониманию».
Напоследок, даю, дарю вам, Ольга, свой экспромт:
Схлестнулись – бок о бок! – бокалы – с какой-то
Причиной, причалом, гранитной стеной.
Идёт тишина, под угрозою кольта,
Из очень прекрасного мира – в иной.
В котором, сквозь стены с тенями камина,
В котором, сквозь грации тюля в окне –
Конина доеденная и гонима
Осенняя комната с бродом в огне!
И длинные глины гончарного диска,
И вскрик Гончаровой, и серый гранит,
Вкрапляющий день, до которого близко, –
Иное, иначе, чем сердце, хранит:
Смотрящая в окна, грохочет, сбегая
По лестницам вниз, захлебнувшись, навзрыд,
Из нашего дома – реальность другая...
И двери – бок о бок! – И выход закрыт.
-----------------------------------------
Спасибо за внимание,
Удачи в раздумьях и творчестве!
Ольга Альтовская(24.10.2022 14:55:47)
(Ответ пользователю: Вадим Шарыгин)
Спасибо большое. Внимательно прочла. Подумаю...
Вадим Шарыгин (25.10.2022 13:22:10)
(Ответ пользователю: Наташа Корн)
Наташа, приветствую,
Я прочитал несколько Ваших стихотворений, размещённых Вами в открытом доступе на Стихире, а именно:
«спиной к себе», «несколько минут», «непрощёное воскресение», «дом с мезонином», «обкусанные ноготки дорог», «переспала».
Для всех этих стихотворений характерно:
Бедный язык – язык, это ведь главное что есть, что составляет поэзию, сам Язык – в данных стихотворениях, на мой взгляд, бедный и бледный (повседневные, первые попавшиеся под руку слова, такие же как в смс-эсках, вместо образности – избыток фигуральности речи, простенькая звукопись, бедные рифмы и односложный ритм). Работы над Словом не чувствуется, просто запись потока сознания, не отягощённого профессиональным подходом к произведениям, какой присущ устоявшимся в познании и поэтике поэтам.
Судите сами:
Вот, например, начало стихотворения «спиной к себе»:
«Ты будешь собирать засохшие ромашки
И мёртвых мотыльков прикладывать к стеклу,
Тебе и невдомёк - подохшие букашки
Смеются над тобой,
Вбирая пустоту,
В их маленьких тельцах
Живут большие души,
В их крошечных глазах
Такая глубина,
Что никакой флорист не страшен и не нужен,
А ты в своем дому умрёшь совсем одна...»
Русская поэзия прошла, как вам известно, Наташа, достаточно серьёзный, огромный путь, путь проб и ошибок, путь творческих удач и разочарований, к ней можно присоседить многое, но только не детский лепет, который, в данном случае заключается даже не в том, что в стишке возникли уменьшительно-ласкательные «букашки-ромашки», но прежде всего в схоластике в её худшем значении, в оторванных и от действительности бытия и от достоверности художественного правдоподобия заявлениях типа: «подохшие букашки смеются над собой, вбирая пустоту». Это, на мой взгляд, очень типичный пример недопонимания поэзии, пример потока сознания человека пишущего в столбик всё подряд и даже бравирующего своим «вдохновением безудержной писанины».
А читателю приходится скукоживать или сводить на нет своё воображение, чтобы не поперхнуться смехом, не оказаться обескураженным, представляя этих самых подохших смеющихся над собою букашек, да ещё «вбирающих», видимо в подохшие животы, «пустоту». «Большие души» можно предположить и в «маленьких окурках», и в «маленьких стишках», и в «крошечных булавках», но поиск глубины в луже банальностей – не имеет отношение к поэтическому взгляду на вещи.
«И может быть тебе в последнюю минуту
Так повезёт, что ты, коснувшись тишины,
Поймёшь хотя бы чуть
несбывшегося чуда
Моей такой простой не сказочной страны».
В стишке этом, по моему глубокому убеждению, не возникло чудотворности, чуда, поэтому чудо оказалось «несбывшимся», а сама «страна чудес» предстала в такой простоте замысла и исполнения, которая хуже воровства, действительно «не сказочная», поскольку фигуральность речи потопила сказочность снарядами своих фальшивок, нагородив «ложных опят на вырубке воображения», вместо правдоподобия поэтического вымысла.
Фигуральность – бич творчества, например, грубое и глупое, не знающее меры и не заботящееся о воображении читателя очеловечивание природы или явлений природы отдаляет от поэзии больше, чем газетная статья или протокол собрания пайщиков какого-нибудь ГСК, судите сами:
«Я завяжу глаза младенческому небу»
«сменила осень куртку на футболку»
«щенок о лучик солнца чешет спину»
«зевают мухи»
«птицы стирают грим»
«жмутся мушки-мошки-сиротинки»
«петухи во всю строчат доносы»
«обкусанные ноготки дорог»
«тропинок пальцы»
«снег истерит под тонким каблуком»
Дело в том, что фигуральность или краснобайство или подвыпившая образность, когда приваривают автогеном эпитеты, характеристики и свойства – к существительным, к существующему – создавая словесных мутантов или скрещивая несуществующее – ни в реальности, ни в воображении, несуществующее в принципе, как например, невозможно и не хочется представлять огромное и бесформенное по природе НЕБО в виде младенца с повязкой на глазах (подарок от автора). Если бы такой образ понадобился поэту, то не само небо оказалось с глазами и повязкой на них, а, например, облако на небе приняло бы такой вид и соответствовало бы ПРАВДОПОДОБИЮ поэзии, а не фигуральности стишков. Та же история с переодеванием осени: надо быть поэтическим человеком, то есть человеком, знающим что такое мера, стиль, гармония и поэтичность, чтобы не допускать в строчках кабины для переодевания, не очеловечивать осень целиком и буквально, не доводить желание высказать оазис внезапного тепла посреди осени до уподобления этого осеннего тепла облику мамаши, кричащей вдогонку сыну: «Тепло дворе, смени куртку на футболку!» или облику синоптика, предлагающего по причине потепления снять «куртку» с осени и напялить на неё «футболку».
Вот если бы, например, если бы поэту понадобилось выразить тепло желанное и уже нежданное, то мог бы появиться образ поэзии, облик такого приятного сюрприза, например, в моём варианте такой:
«Тепло –в разгаре разговора –
Как будто куртки на футболки
В октябрьских сумерках сменили
Мальчишки в выцветших дворах....»
Та же история со щенком, который не просто чувствует на спине лучик солнца, но по неудержимой воле автора ещё и «чешет» им себе спину. Для образности не слишком поэтической, конечно, – нет проблем – лучиком солнца спину почесать или, например, лбом удариться об дождь, или луну обнять крепко и нежно, да мало ли ещё чего можно выдумать! Однако, следует понимать, что лучиком в принципе ничего нельзя «почесать» – ни спину щенка, ни живот какого-нибудь продавца пива, поскольку между общеизвестной невещественностью лучика и тактильностью глагола «почесать» пролегла непроходимая для воображения (гармоничного в развитии человека) непреодолимая никоим образом пропасть. Луч, как сгусток света и тепла можно ощутить, поэтический взгляд на вещи вполне может позволить себе придать лучу света вес, в смысле весомости, у меня, например, в стихотворении: «На казнь пройти поэту» есть строка: «Дорогу, жизнь! — На казнь пройти поэту, Несущему луч солнца на спине.». Нести луч и чесать спину лучом – как говорят в Одессе – «две большие разницы!». Несколько другая ситуация со снегом, который «истерит» под каблуком: намёк на скрип и ассоциация скрипа с истерикой (женской) понятны, но всё-таки поэтическое видение – это не одна лишь только точно подобранная аналогия, это ещё и гармоничное, бережное отношение к явлениям природы как таковым, когда, пусть даже режущий слух, скрип снега счастливым образом не приходит в голову сравнить с истеричными воплями взбалмошной женщины – снег для поэта и в скрипе своём прекрасен, а истеричка и без истерики к белоснежности снега не причастна. Богу-Богово, кесарю– кесарево (но не кесарево сечение))). Скрип снега, породнившемуся с сутью поэтичности человеку, может показаться, например, птичьим гвалтом, может напомнить скрип распахнувшейся ветром двери, в общем что-то схожее с явлениями мира, а не с психологической ущербностью человеческой натуры. Это вопрос стиля, без обладания коим обходится только поток не урезоненного мерою сознания, но никогда не обходится дисциплинированное воображение поэта, то есть воображение поглощённого гармонией мира путешественника в чертоги Поэзии!
Фигуральность или словесная безвкусица в виде зевающих во весь рот мух, или в виде птиц, стирающих в гримёрных остатки косметики, или в виде потерявших родителей сиротинок мушек-мошек, или в виде засевшего за написание доноса петуха, или в виде дорог глядящих в задумчивости на свои обкусанные ногти, а то и в виде тропинок с ужасом обнаруживающих у себя на руках пальцы, а на голове и в других местах, видимо, волосы – всё это, на мой взгляд, результат антипоэтического или ошибочного представления о поэзии.
У вас, Наташа, в этих же стихотворениях есть настоящие образы, образы, принадлежащие поэзии, например, в стихотворении «переспала»:
«послушно тени осыпались
известкой старой с потолка»
Если бы тени просто «осыпались с потолка» – это была бы натяжка, фигуральность, изматывающая воображение, а тени, осыпающиеся с потолка в виде «извёстки старой» вполне уместны, гармоничны и поэтичны, на мой взгляд.
В стихотворении «дом с мезонином» есть такая строка:
«старый дом воркует с,голубями
в набекрень надетом мезонине».
И это так же образность, принадлежащая поэзии, поскольку «набекрень» возможна с чисто строительной точки зрения, и хорошо помогает, подчёркивает «старость» дома.
-------------------------------
Всё выше написанное мною – для того, чтобы вы, Наташа, всё-таки не просто «истерили» в данной теме, как ваш снег под каблуком, но и концентрировались на аудите собственного творчества и воспринимали литературную работу как взаимо уважаемую взаимопомощь или предметное обсуждение нюансов, а не резкие голословные выпады или скороспелые выводы, или набор огульных выкриков мимоходом.
Желаю удачи!
P.S.
К произведениям поэзии я бы отнёс Ваше стихотворение «отпустит ночь», примите поздравления с творческой удачей, единственное сомнение относительно наличия "плечиков" у колокольчиков:
«отпустит ночь - закончатся слова,
и землю отчеркнут легко от неба
проворные лучи,
за облака
из прошлогоднего растаявшего снега
сорвутся неразгаданные сны
гурьбой весёлой, вольные, как птицы,
их лёгкие шаги на порции -
на промежутки притчи во языцех -
чужие отслюнявят языки,
глаза чужие выищут соринку,
поставят штамп, навесят ярлыки
и по дешёвке на блошином рынке,
в ряду последнем, кинут на крюки,
быть может кто-нибудь возьмёт в довесок
не помещающееся в формат строки
за так,
из состраданья,
безвозмездно...
сожмёт в ладони хрупкое тепло
и в кулачок чрез дырочку заглянет,
зайдётся, затрепещет мотыльком,
засуетится ложечкой в стакане
одна восьмая от одной восьмой
не музыки и не стихов, конечно,
так колокольчики с утра звонят росой
в тумане, зябко передёргивая плечиком»
© Copyright: Наташа Корн, 2022
Свидетельство о публикации №122080402611
----------------------
Ещё раз, удачи, извините, если что не так!
Спасатель [Химки] (25.10.2022 20:36:14)
Одно стихотворение в месяц...- маловато будет.
***
Здесь затопчут вас в грязь
И смешают с дерьмом,
И посмотрят на вас равнодушно,
Но к общенью стремясь,
Прихожу я с добром.
Просто это по жизни мне нужно.
Распахнув свою душу,
Я вхожу в этот дом,
Потому что мне некуда деться,
Я хочу вас послушать
И сказать вам о том,
-От тоски не придумано средство.
Здесь по прежнему всё,
Как и было всегда,
Ничего здесь не хочет меняться,
Ни иконы святой,
Ни святого угла.
Правят бал, как всегда, иностранцы.
Здесь по-прежнему в моде
Дурное питьё,
Здесь юродствовать стало престижно,
И не злые ведь вроде,
Не сказать, что ворьё,
Но, здесь каждый на что-то обижен.
Здесь нормальный оглохнет
От дурной тишины,
На предмет всех спасающей темы,
Здесь не то, что бы плохо,
Нет ни чьей тут вины,
Дурость, вечная наша проблема.
Если честно сказать,
То здесь разный народ,
Каждой твари по паре- здесь тоже,
Может вам показать
Каждый местный юрод
Из под пОлы пальто, финский ножик.
Я уйду насовсем,
Просто трудно дышать,
Здесь и воздух отравлен словами
От бессмысленных тем.
Я не буду мешать,
Всем добра вам желаю, бог с вами.
--------------------------------- Вадим Шарыгин, (26.10.22 18:33) Ответ Спасателю (Химки)
Что ж, Вячеслав, своим впечатлением на это стихотворение я, пожалуй, и завершу тему данного Форума на сайте "Изба-Читальня" и продолжу её уже на своём сайте, и если кто захочет принять участие, то должен будет зарегистрироваться на моём сайте и разместить своё произведение в комментариях. Регламент и концепция для оценки остаются прежними.
Итак, зачем существует на белом свете поэзия?
Для того, наверное, чтобы сказать что-то очень важное и нужное людям. Но «важное и нужное» можно сказать и в прозе, не так ли? Ну тогда ответим так: поэзия существует для того, чтобы «важное и нужное» сказать короче или лаконичнее и эффектнее в звучании, например, расчленяя текст на строки и организуя созвучие окончаний. Но зачем тогда придумывать для такого текста отдельное слово – «поэзия», можно сделать уточнение : рифмованная проза.
Получается, что для всех кто между поэзией и рифмованной прозой ставит знак равенства, не требуется присутствие в произведении никаких особых дополнительных признаков, присущих именно поэзии, всё становится ясно и просто: если возникло, вдруг, или накопилось что-то «важное» на душе по поводу происходящего в окружающем мире или в мире человеческих взаимоотношений, то надо сказать об этом во всеуслышание, транслировать на как можно большее число людей, чтобы сжато и доходчиво была представлена мысль, а для этого – просто возьми и запиши эту мысль или чувство в столбик, создай звуковые повторы, рифмы, раздели предложения на группы строк, например, по четыре строки в каждой и всё, мысль заиграет, зазвучит, эффектно (кратко, лаконично) обрушится на восприятие (в уши и в души) внимающих ей, которые, в свою очередь, чем больше будут видеть и слышать подобным образом высказанных мыслей, тем больше будут убеждаться в том, что слово «поэзия» излишнее, с ложной самостоятельностью в смысле и значении, или дань традиции, а по существу речь идёт о варианте прозы – о рифмованной форме рассказа, новеллы, очерка, повести, романа, надписи на заборе, отрывка из дневника, речи с трибуны и т.д. и т.п.
Однако, «важное и нужное» всё-таки требует уточнения – что считается «важным» – всё подряд? Например: отсутствие традиции взаимо уважительного предметного общения и литературной работы на всех современных литературных сайтах – это «важное», достаточно «важное» сообщение, для того чтобы его сформировать в форме рифмованной прозы? Да, наверное, важное... А наступление осени с листопадом и дождями? А наступление чьих-то войск на каком-то участке фронта? А ещё море всяких «важностей» из личного бытия?
Моё определение «важного» для инициирования поэзии – это обольщение прекрасным – явлением, состоянием природы, состоянием души – поэзия возникает не как «зуд правды» о чём-то, но как «шум правдоподобия», как отголосок, отражение «правды» в глубине или высоте "правдоподобия" – в глубине звёзд на дне колодца, в глубине моря, вскипающего в глубине воображения, в высоте неба, нарисованного на песке, в моря неба...
Все произведения, вне зависимости от степени искренности и силы авторского переживания, ограничивающиеся только «правдой» – без подобия, без художественного вымысла, без элементов языка зарождающих и продлевающих заворожённость, пребывание в неопределённости, в наитии, в оттенках и нюансах, в звукосмыслах, а не только прямых значениях слов – можно смело отнести к стишкам (хорошим, если текст скроен без явных огрехов) или к стишкам (плохим, если текст полон грубых нарушений законов стихосложения).
Данное стихотворение, на мой взгляд, есть хороший стишок, который от души выписывает рецепт «правды-матки» для непоэтической натуры или плотской души, той, которая «еле-еле в теле». Злоба дня – удел временных людей. Искусство – вотчина людей вечных. Между временной правдой стишка и вечным правдоподобием поэзии лежит непреодолимая без глубочайших раздумий, дерзновений и самоотверженности, пропасть. Поэзия и стишки находятся на одной планете, но в разных вселенных.
Удачи!
Вадим Шарыгин(26.10.2022 18:01:07)
ВНИМАНИЕ: С 26 октября сего года - на сайте "Изба-Читальня" ТЕМА ЗАКРЫТА. ВСЕМ УЧАСТНИКАМ ТЕМЫ БОЛЬШОЕ СПАСИБО! Надеюсь, что материалы темы и концепция в разной степени и в разное время пригодятся всем, кто хочет стать гражданином Поэзии, всем, кто живёт поэзией, идёт поэзией в альтернативное будущее человечества. Я поделился своим опытом постижения поэзии - от всего сердца, не жалея ни времени, ни сил, столкнулся с пониманием и с непониманием, с поддержкой и равнодушием, с высотою постижения нюансов и низостью "злой воли к добру". За три недели существования темы сложились примеры аргументированного диалога и примеры огульного охаивания, травли. Могу сказать что слова Цветаевой о том. что поэзия самое бедное место на земле стали для меня до ужаса понятнее и очевиднее. Всем - удачи! P.S. Продолжение темы - на моём персональном сайте в разделе "Форум". Желающим узнать мнение о своём произведении надо будет подать заявку на регистрацию на сайте и разместить в комментариях к теме "Поэзия или стишок" Часть 3 своё произведение. Регламент и концепция оценки остаются прежними. Продолжаем работу!